Объяснение это успокоило Джулиана; он подумал, что увезти Фенеллу можно было только насильно, и хотя радовался, что не был тому свидетелем, невольно пожалел, что с девушкой обошлись таким образом. Накануне ночью он был сильно встревожен ее упорным желанием остаться на шлюпе и мыслью о том, как трудно будет избавиться от столь странной спутницы при высадке на берег, а теперь капитан разом избавил его от всех хлопот.

Это совершенно объясняло его сон. Воображение, подхватив дикие, невнятные крики, которыми Фенелла обыкновенно изъявляла гнев и неудовольствие, облекло их в слова и придало им голос Алисы Бриджнорт. Ваша фантазия каждую ночь играет с нами шутки еще более странные.

Капитан отпер дверь и принес фонарь, при свете которого Певерил снова забрался на койку и спокойно проспал до утра, когда капитан пригласил его к завтраку.

Глава XX

Певерил нашел капитана гораздо менее неотесанным, чем обыкновенно бывают люди его звания, и узнал от него о судьбе Фенеллы, которую тот крепко выругал, ибо ему пришлось стать на якорь, ожидая возвращения лодки, отвозившей девушку на берег.

— Надеюсь, она не заставила вас употребить силу и не оказала сопротивления?

— Mein Gott! note 31 — воскликнул капитан. — Она сопротивлялась, как целый эскадрон, она так кричала, что слышно было в Уайтхефене, она карабкалась по реям, как кошка по трубе; ну та федь это фсе шутки ее прежнего ремесла.

— Какого ремесла?

— О, я знаю ее лютше фас, мингер, — отвечал моряк. — Я знал ее маленькой девочкой, когда ее обучал один Seiltanzer и когда миледи посчастлифилось ее купить.

— Seiltanzer? Что это такое? — спросил Джулиан.

— Это значит канатный плясун, шут, фигляр. Я карашо знаю Адриана Бракеля — он торгует порошками, которые очищают людям шелутки и набифают его карманы. Как не знать Адриана Бракеля, mein Golt! Я фыкурил с ним не один фунт табаку!

Певерил вспомнил, что, когда они с молодым графом были в Англии, графиня привезла Фенеллу, возвращаясь из путешествия по континенту. Она никогда не говорила, где нашла девочку, а только однажды намекнула, что взяла ее из сострадания, чтобы спасти от большой беды. Он рассказал об этом словоохотливому моряку, и тот ответил, что про беду не слыхал, но знает, что Адриан Бракель колотил девчонку, когда она не хотела плясать на канате, а когда плясала, морил ее голодом, чтоб она не росла. Он сам заключал сделку между графиней и фигляром, потому что графиня нанимала его шлюп для поездки на континент. Никто, кроме него, не знает, откуда взялась Фенелла. Графиня увидела ее в балагане в Остенде и, сжалившись над беззащитной девчонкой, с которой так жестоко обращались, поручила ему откупить ее у хозяина и велела никому ничего не рассказывать.

— И потому я молчу, когда стою на якоре в мэнских гафанях, — продолжал верный наперсник графини, — по в открытом море мой язык принадлежит мне. Глупые пштели острофа думают, что она оборотень или фея, которую эльфы подбросили людям фместо похищенного ребенка. Клянусь честью, они никогда не фидели оборотней. Я фидел одного в Кёльне — он был фдфое толще этой Фенеллы и разорял бедных людей, у которых жил, потому что объедал их, словно кукушка, попафшая в ласточкино гнездо, а эта дефчонка ест не больше других. О нет, она фофсе не оборотень!

Несколько иной ход мыслей привел Джулиана к тому же заключению, и он совершенно согласился с моряком.

Во время его рассказа Джулиан подумал, что своей необыкновенной гибкостью и легкостью движений несчастная девушка обязана учению у Адриана Бракеля, а кочевая жизнь и превратности судьбы с детских лет поселили в ней склонность к своенравным капризам. Джулиан, воспитанный в аристократических предубеждениях, услышав о прежней жизни Фенеллы, еще больше обрадовался, что ему удалось избавиться от такой спутницы, но все же ему хотелось узнать о ней подробнее. Однако капитан уже рассказал все, что ему было известно. Он прибавил только, что «отец ее наверняка был порядочный негодяй и шельма, если продал за деньги плоть и крофь свою Адриану Бракелю».

После этого разговора все сомнения насчет верности капитана, закравшиеся в душу Певерила, рассеялись, ибо тот, казалось, давно знал графиню и пользовался ее доверенностью. Он счел недостойными внимания угрожающие жесты Фенеллы, видя в них новое доказательство раздражительности ее нрава.

Прогуливаясь по палубе, Джулиан размышлял о прошедшем и о том, что ожидает его в будущем, как вдруг заметил, что на море поднялся свежий норд-вест. Ветер сильно мешал ходу корабля, и капитан после многих напрасных усилий объявил, что его утлое суденышко не в состоянии добраться до Уайтхевена и что он вынужден, повинуясь ветру, взять курс на Ливерпуль. Певерил не стал возражать, ибо этот маневр сокращал ему путь к отцовскому замку и не мешал выполнить поручение графини.

Итак, на бриге подняли паруса, и он быстрым и ровным ходом двинулся вперед. Однако капитан из предосторожности решил стать на якорь, не входя ночью в устье Мерсея, и Певерил только утром имел удовольствие высадиться на набережную Ливерпуля, который уже тогда показывал признаки процветания торговли, ныне достигшего столь высокой степени.

Капитан, хорошо знавший эту гавань, рекомендовал Певерилу порядочную гостиницу, посещаемую большей частью моряками; хотя Джулиан бывал в городе и прежде, он счел неудобным появляться на этот раз в тех местах, где его могли узнать. Он простился с моряком, с трудом уговорив его принять небольшой подарок для команды. Взять с него плату капитан отказался наотрез, и они расстались весьма дружески.

Гостиница, куда отправился Джулиан, была полна иностранцев, моряков и купцов, занятых своими делами, которые они обсуждали с шумом и горячностью, свойственными деловой жизни процветающего морского порта. Однако, хотя постояльцы, собравшиеся в общей зале, беседовали большей частью о своих торговых сделках, был один предмет, равно занимавший всех, и среди споров о фрахте, водоизмещении кораблей и плате за хранение грузов то и дело раздавались восклицания: «проклятый заговор», «адские происки», «кровавые паписты», «король в опасности», «злодеям мало виселицы» и тому подобное.

Очевидно было, что лондонское брожение умов достигло даже этой отдаленной гавани, и ливерпульцы встретили его с той буйною живостью, которая дает приморским жителям сходство с любезными их сердцу бурями и волнами. Торговые и морские интересы Англии были и в самом деле связаны с антикатолическими кругами, хотя, быть может, и трудно найти тому разумное объяснение, ибо моряков едва ли могли интересовать богословские споры. Но религиозный пыл, по крайней мере среди низших сословий, часто тем сильнее, чем ограниченнее их познания; и моряки, вероятно, не стали менее ревностными протестантами оттого, что не понимали сущности церковных прения. Что же касается купцов, то они были, можно сказать, прирожденными врагами дворян Ланкашира и Чешира, большая часть которых до сих пор придерживалась римского исповедания. Католицизм этих соседей был вдесятеро ненавистнее коммерсантам как признак их аристократической гордыни.

Из немногих слов, которые Певерил услышал о мнениях жителей Ливерпуля, он заключил, что ему следует как можно скорее уехать из города, покуда его не заподозрили в связи с партией, очевидно снискавшей всеобщую ненависть.

Для дальнейшего путешествия Джулиану нужно было купить лошадь, и он решил пойти к известному в то время барышнику, который жил на окраине города.

В конюшнях Джо Брайдлсли содержалось множество превосходных лошадей, — в прежние времена, не в пример нынешним, торговля эта шла весьма бойко. ЧужестранЦЕ,1 часто покупали лошадей для одной поездки, а добравшись к месту назначения, продавали их но сходной цене, вследствие чего постоянно совершались торговые сделки, из которых Брайдлсли и его товарищи извлекали изрядную прибыль.